.Начнем не со смерти, а с рождения, которое выпало на 23 марта. Год значения не имел, так как не он, а именно число определяет выбор имени при крещении. С этого все и началось. Сколько не листали календарь - близко ни одного нормального имени не оказалось. Судьба обделила Башмачкина со дня появления на свет, не подарив ничего, что бы лично ему принадлежало. Имя - отца. Фамилия - отца. Никому не дано было знать, что Акакий Акакиевич окажется последней, ветвью своего фамильного древа. Но это было уже запрограммировано: ведь не напрасно после крещения «он заплакал и сделал такую гримасу, будто предчувствовал, что будет титулярным советником». Итак, известно определено будущее. А пока что Акакий Акакиевич живое настоящее. Но живое ли? И нет - он служит. Безмолвно, ревностно. В департаменте. Неважно, в котором. Важно - как. За страх и за совесть. Но только у него уважения не заслужишь, хоть век проходи в вицмундире. Важно - в котором. По нему и определяют место в обществе. А какое место у Акакия Акакиевича, если он «вечный титулярный советник»? Он наслаждается работой, не получая за это никаких благодарностей - ни устных, ни письменных. Он образцовый работник, но не от самоотверженности, а «от делать ничего». Забрать у него работу - все равно что забрать жизнь. Некогда ничего творческого он в работу не вносил и панически боялся даже изменить падежи слов. Шаблон, стандарт, точное выполнение чьей-то воли и чьей-то фразы формирует характер Башмачкина. Жизнь его плыла размеренно до тех пор, пока не продырявилась единственная шинель, стала больше похожа на капот. С Башмачкиным в шинели никто не приветствовался, а уже в капоте… Этот капот окончательно убивал человеческое достоинство Башмачкина, уже убитого однообразной работой и жизнью, одинокостью и невозможностью пошить новую шинель. Петрович вселил в него надежду, возвратив Акакия Акакиевича к реальной жизни, которая уже выскальзывала из-под ног. Теперь он жил мечтой. У него появилась цель. Он будто бы воскрес для новой жизни в будущий новой шинели. В жертву ей он приносит отрезок жизни от старой до новой шинели. Он не пьет чая, не зажигает свечек. Он двигается к заветной цели на цыпочках, экономя подметки. И вот - шинель готова! Новая шинель не просто одежда - она символ! Это итог всех его страданий и надежд. А может, и пропуск в другой, теперь доступный и ему мир… Впервые за много лет он ощутил себя не частью работы, а частью города, в котором живет, частью другой, не бумажной реальности. Эта реальность и лишит его жизни. Реальные воры сняли с него реальную шинель. Шинель дала Башмачкину чувство человеческого достоинства. Отняли ее - и возвратили в бывшее приниженное состояние. И он начинает неравную борьбу за возвращение этой своей шинели. Силы явным образом неравные. Государственная машина перемалывает Башмачкина. Не он первый, не он последний. Выдержать поединок с государственной машиной и одержать победу невозможно, нереально. Акакий Акакиевич - жертва этой неравной борьбы. Но он еще и жертва собственного характера, точнее, бесхарактерности. Он разрешил себе быть жалким. Он работал над каллиграфией, но не работал над собой и этим убивал себя каждый день на протяжении многих лет. Гоголь сочувствует своему герою, болеет за него. Но и сам человек, несмотря на свою маленькую должность, не должен быть маленьким. Он должен был всегда оставаться человеком, и тогда он дожил бы хоть до своей физической смерти.
Итак, известно определено будущее. А пока что Акакий Акакиевич живое настоящее. Но живое ли? И нет - он служит. Безмолвно, ревностно. В департаменте. Неважно, в котором. Важно - как. За страх и за совесть. Но только у него уважения не заслужишь, хоть век проходи в вицмундире. Важно - в котором. По нему и определяют место в обществе. А какое место у Акакия Акакиевича, если он «вечный титулярный советник»? Он наслаждается работой, не получая за это никаких благодарностей - ни устных, ни письменных. Он образцовый работник, но не от самоотверженности, а «от делать ничего». Забрать у него работу - все равно что забрать жизнь. Некогда ничего творческого он в работу не вносил и панически боялся даже изменить падежи слов. Шаблон, стандарт, точное выполнение чьей-то воли и чьей-то фразы формирует характер Башмачкина.
Жизнь его плыла размеренно до тех пор, пока не продырявилась единственная шинель, стала больше похожа на капот. С Башмачкиным в шинели никто не приветствовался, а уже в капоте… Этот капот окончательно убивал человеческое достоинство Башмачкина, уже убитого однообразной работой и жизнью, одинокостью и невозможностью пошить новую шинель. Петрович вселил в него надежду, возвратив Акакия Акакиевича к реальной жизни, которая уже выскальзывала из-под ног. Теперь он жил мечтой. У него появилась цель. Он будто бы воскрес для новой жизни в будущий новой шинели. В жертву ей он приносит отрезок жизни от старой до новой шинели. Он не пьет чая, не зажигает свечек. Он двигается к заветной цели на цыпочках, экономя подметки.
И вот - шинель готова! Новая шинель не просто одежда - она символ! Это итог всех его страданий и надежд. А может, и пропуск в другой, теперь доступный и ему мир…
Впервые за много лет он ощутил себя не частью работы, а частью города, в котором живет, частью другой, не бумажной реальности. Эта реальность и лишит его жизни. Реальные воры сняли с него реальную шинель.
Шинель дала Башмачкину чувство человеческого достоинства. Отняли ее - и возвратили в бывшее приниженное состояние. И он начинает неравную борьбу за возвращение этой своей шинели. Силы явным образом неравные. Государственная машина перемалывает Башмачкина. Не он первый, не он последний. Выдержать поединок с государственной машиной и одержать победу невозможно, нереально.
Акакий Акакиевич - жертва этой неравной борьбы. Но он еще и жертва собственного характера, точнее, бесхарактерности. Он разрешил себе быть жалким. Он работал над каллиграфией, но не работал над собой и этим убивал себя каждый день на протяжении многих лет.
Гоголь сочувствует своему герою, болеет за него. Но и сам человек, несмотря на свою маленькую должность, не должен быть маленьким. Он должен был всегда оставаться человеком, и тогда он дожил бы хоть до своей физической смерти.