У мужика, большого эконома, Хозяина зажиточного дома, Собака нанялась и двор стеречь, И хлебы печь, И, сверх того, полоть и поливать рассаду. Какой же выдумал он вздор,— Читатель говорит — тут нет ни складу, Ни ладу. Пускай бы стеречи уж двор; Да видано ль, чтоб где собаки хлеб пекали Или рассаду поливали? Читатель! Я бы был не прав кругом,
Когда сказал бы: «да»,— да дело здесь не в том, А в том, что наш Барбос за всё за это взялся, И вымолвил себе он плату за троих; Барбосу хорошо: что́ нужды до других. Хозяин между тем на ярмарку собрался, Поехал, погулял — приехал и назад, Посмотрит — жизни стал не рад, И рвет, и мечет он с досады: Ни хлеба дома, ни рассады. А сверх того, к нему на двор Залез и клеть его обкрал начисто вор. Вот на Барбоса тут посыпалось руганье; Но у него на всё готово оправданье; Он за рассадою печь хлеб никак не мог; Рассадник оттого лишь только не удался, Что, сторожа́ вокруг двора, он стал без ног; А вора он затем не устерег, Что хлебы печь тогда сбирался
Хозяина зажиточного дома,
Собака нанялась и двор стеречь,
И хлебы печь,
И, сверх того, полоть и поливать рассаду.
Какой же выдумал он вздор,—
Читатель говорит — тут нет ни складу,
Ни ладу.
Пускай бы стеречи уж двор;
Да видано ль, чтоб где собаки хлеб пекали
Или рассаду поливали?
Читатель! Я бы был не прав кругом,
Когда сказал бы: «да»,— да дело здесь не в том,
А в том, что наш Барбос за всё за это взялся,
И вымолвил себе он плату за троих;
Барбосу хорошо: что́ нужды до других.
Хозяин между тем на ярмарку собрался,
Поехал, погулял — приехал и назад,
Посмотрит — жизни стал не рад,
И рвет, и мечет он с досады:
Ни хлеба дома, ни рассады.
А сверх того, к нему на двор
Залез и клеть его обкрал начисто вор.
Вот на Барбоса тут посыпалось руганье;
Но у него на всё готово оправданье;
Он за рассадою печь хлеб никак не мог;
Рассадник оттого лишь только не удался,
Что, сторожа́ вокруг двора, он стал без ног;
А вора он затем не устерег,
Что хлебы печь тогда сбирался