Важнейшей проблемой, лежащей в основе «Полтавы», является проблема исторического значения борьбы России во главе с Петром I со Швецией Карла XII. Отсюда — проходящее через всю историческую часть поэмы и особенно ярко выраженное в ее послесловии сопоставление этих двух исторических деятелей, отсюда же и необходимость не только политической, но и военно-стратегической оценки Полтавского боя, выраженной в предисловии и в примечаниях к поэме.
Истолкование Северной войны путем сопоставления двух ее главных деятелей — Петра и Карла — характерно для всей литературы о ней, начиная с Вольтеровой «Истории Карла XII». Вольтер, известный Пушкину с детства, несомненно оказал существенное влияние на формирование его исторического мировоззрения, в частности его взглядов на Петра, на его личность и его значение. Конечно, мнения Вольтера были только одним из слагаемых в сложной системе исторических воззрений поэта. Но даваемая им характеристика Петра, с одной стороны, находила себе соответствие в личных взглядах на него Пушкина, с другой же — была настолько выразительна, что не могла не оказать на них определяющего влияния, тем более что говорившие о том же позднейшие историки — иностранные в особенности, а отчасти и русские, как Голиков, — и повторяли, и пересказывали отзывы французского писателя.
«Эта битва, — говорил Пушкин далее о Полтаве, — должна была решить судьбу России, Польши, Швеции и двух государей, привлекавших взоры Европы... Оба соперника рисковали далеко не в одинаковой степени. Если бы Карл лишился жизни, которую столько раз расточал напрасно, — в конце концов, было бы только одним героем меньше. Швеция, истощенная в отношении и людей, и денег, могла найти основание, чтобы утешиться; но если бы погиб царь, вместе с ним оказались бы погребенными огромные труды, полезные всему человечеству, и обширнейшая на земле империя снова впала бы в хаос, из которого она едва была извлечена.
Эти мысли отразились в известной мере в предисловии к «Полтаве»; но то, что здесь выражалось понятиями и формулами исторической прозы, было выражено иным, художественным языком всею поэмою, в особенности — с образами Петра и Карла, так ярко противопоставленными на Полтавском поле, и эпилогом, сконцентрировавшим в себе основную историко-философскую мысль поэмы: В гражданстве северной державы, В ее воинственной судьбе, Лишь ты воздвиг, герой Полтавы, Огромный памятник себе...
Более того, эти мысли повторялись Пушкиным и позднее — уже в период исследовательских работ над Петром; в наброске статьи «О ничтожестве литературы русской» (1834) он выразил то же положение в образной форме: «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, — при стуке топора и при громе пушек. Но войны, предпринятые Петром Великим, были благодетельны и плодотворны. Успех народного преобразования был следствием Полтавской битвы, и европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы».
Что касается вопроса о военно-стратегическом значении Полтавской битвы, освещенного Пушкиным в предисловии к «Полтаве», а в постр
Истолкование Северной войны путем сопоставления двух ее главных деятелей — Петра и Карла — характерно для всей литературы о ней, начиная с Вольтеровой «Истории Карла XII». Вольтер, известный Пушкину с детства, несомненно оказал существенное влияние на формирование его исторического мировоззрения, в частности его взглядов на Петра, на его личность и его значение. Конечно, мнения Вольтера были только одним из слагаемых в сложной системе исторических воззрений поэта. Но даваемая им характеристика Петра, с одной стороны, находила себе соответствие в личных взглядах на него Пушкина, с другой же — была настолько выразительна, что не могла не оказать на них определяющего влияния, тем более что говорившие о том же позднейшие историки — иностранные в особенности, а отчасти и русские, как Голиков, — и повторяли, и пересказывали отзывы французского писателя.
«Эта битва, — говорил Пушкин далее о Полтаве, — должна была решить судьбу России, Польши, Швеции и двух государей, привлекавших взоры Европы... Оба соперника рисковали далеко не в одинаковой степени. Если бы Карл лишился жизни, которую столько раз расточал напрасно, — в конце концов, было бы только одним героем меньше. Швеция, истощенная в отношении и людей, и денег, могла найти основание, чтобы утешиться; но если бы погиб царь, вместе с ним оказались бы погребенными огромные труды, полезные всему человечеству, и обширнейшая на земле империя снова впала бы в хаос, из которого она едва была извлечена.
Эти мысли отразились в известной мере в предисловии к «Полтаве»; но то, что здесь выражалось понятиями и формулами исторической прозы, было выражено иным, художественным языком всею поэмою, в особенности — с образами Петра и Карла, так ярко противопоставленными на Полтавском поле, и эпилогом, сконцентрировавшим в себе основную историко-философскую мысль поэмы:
В гражданстве северной державы,
В ее воинственной судьбе,
Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,
Огромный памятник себе...
Более того, эти мысли повторялись Пушкиным и позднее — уже в период исследовательских работ над Петром; в наброске статьи «О ничтожестве литературы русской» (1834) он выразил то же положение в образной форме: «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, — при стуке топора и при громе пушек. Но войны, предпринятые Петром Великим, были благодетельны и плодотворны. Успех народного преобразования был следствием Полтавской битвы, и европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы».
Что касается вопроса о военно-стратегическом значении Полтавской битвы, освещенного Пушкиным в предисловии к «Полтаве», а в постр