A. И. Груздев A. И. ранее проводил подобное сравнение только для того, чтобы тут же однозначно его отвергнуть («Призывы и обещания Мороза не могут сравниться с призывами и обещаниями, например, лермонтовского Демона. <...> Мороз напоминает не Демона — воплощение высших сил, а скорее — мелкого беса»[xvii]). Между тем данная аналогия сопровождается параллелизмом целого ряда других мотивов двух поэм, что свидетельствует об сознательности их сопоставления. В частности, Демона, как и Мороза, характеризует экзистенциальный холод: «Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня» [155]. При появлении его перед Тамарой в финале «веяло могильным хладом От неподвижного лица» [165].
Оба духа любят завлекать людей в западню:
«Демон»:
И скрылся я в ущельях гор;
И стал бродить, как метеор,
Во мраке полночи глубокой...
И мчался путник одинокой,
Обманут близким огоньком,
И в бездну падая с конем,
Напрасно звал я и след кровавый
За ним вился по крутизне...
Но злобы мрачные забавы
Недолго нравилися мне! [156
«Мороз»:
На горе недоброму вору,
На страх седоку и коню,
Люблю я в вечернюю пору
Затеять в лесу трескотню.
Бабенки, пеняя на леших,
Домой удирают скорей.
А пьяных, и конных, и пеших
Дурачить еще веселей. (104)
Хотя Демон и не является, подобно Морозу, олицетворением природных сил, однако, обольщая Тамару, он предстает перед ней прежде всего как повелитель природы («похожий на вечер ясный», он обещает приходить вместе с наступлением тьмы, с шелестом увядшей травы, порханием птицы, благоуханием ночного цветка и восходом золотого месяца). И, даже увлекая ее за собой в пустыни эфира, Демон обещает ей весь живой природный мир как дар своей любви:
И для тебя с звезды восточной
Сорву венец я золотой;
Возьму с цветов росы полночной;
Его усыплю той росой;
Лучом румяного заката
Твой стан, как лентой, обовью,
Дыханьем чистым аромата
Окрестный воздух напою. [160]
Презирая природу как Божье творенье, Демон ощущает себя в то же время ее частью, только отчужденной: светила небесные он, «вольный сын эфира», называет своими «прежними собратьями».
В свою очередь, в среди природных образов в «МКН» выделяется мотив падающей утренней звезды, то есть денницы, падшего ангела:
Криницын А.Б.
<...>
Чертоги пышные построю
Из бирюзы и янтаря;
Я опущусь на дно морское,
Я полечу за облака,
Я дам тебе все, все земное -
Люби меня!.. [159-161]
«Мороз»:
Пойду на моря-окияны –
Построю дворцы изо льда.
<...>
Богат я, казны не считаю,
А всё не скудеет добро;
Я царство мое убираю
В алмазы, жемчуг, серебро.
Войди в мое царство со мною
И будь ты царицею в нем!... (104)
A. И. Груздев A. И. ранее проводил подобное сравнение только для того, чтобы тут же однозначно его отвергнуть («Призывы и обещания Мороза не могут сравниться с призывами и обещаниями, например, лермонтовского Демона. <...> Мороз напоминает не Демона — воплощение высших сил, а скорее — мелкого беса»[xvii]). Между тем данная аналогия сопровождается параллелизмом целого ряда других мотивов двух поэм, что свидетельствует об сознательности их сопоставления. В частности, Демона, как и Мороза, характеризует экзистенциальный холод: «Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня» [155]. При появлении его перед Тамарой в финале «веяло могильным хладом От неподвижного лица» [165].
Оба духа любят завлекать людей в западню:
«Демон»:
И скрылся я в ущельях гор;
И стал бродить, как метеор,
Во мраке полночи глубокой...
И мчался путник одинокой,
Обманут близким огоньком,
И в бездну падая с конем,
Напрасно звал я и след кровавый
За ним вился по крутизне...
Но злобы мрачные забавы
Недолго нравилися мне! [156
«Мороз»:
На горе недоброму вору,
На страх седоку и коню,
Люблю я в вечернюю пору
Затеять в лесу трескотню.
Бабенки, пеняя на леших,
Домой удирают скорей.
А пьяных, и конных, и пеших
Дурачить еще веселей. (104)
Хотя Демон и не является, подобно Морозу, олицетворением природных сил, однако, обольщая Тамару, он предстает перед ней прежде всего как повелитель природы («похожий на вечер ясный», он обещает приходить вместе с наступлением тьмы, с шелестом увядшей травы, порханием птицы, благоуханием ночного цветка и восходом золотого месяца). И, даже увлекая ее за собой в пустыни эфира, Демон обещает ей весь живой природный мир как дар своей любви:
И для тебя с звезды восточной
Сорву венец я золотой;
Возьму с цветов росы полночной;
Его усыплю той росой;
Лучом румяного заката
Твой стан, как лентой, обовью,
Дыханьем чистым аромата
Окрестный воздух напою. [160]
Презирая природу как Божье творенье, Демон ощущает себя в то же время ее частью, только отчужденной: светила небесные он, «вольный сын эфира», называет своими «прежними собратьями».
В свою очередь, в среди природных образов в «МКН» выделяется мотив падающей утренней звезды, то есть денницы, падшего ангела:
К утру звезда золотая
С божьих небес
Вдруг сорвалась - и упала,
Дунул господь на нее,
Дрогнуло сердце мое:
Думала я, вспоминала -
Что было в мыслях тогда,
Как покатилась звезда? (100)
«Демон»
В последний раз она плясала.
Увы! заутра ожидала
Ее, наследницу Гудала.
Свободы резвую дитя,
Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
И часто тайное сомненье
Темнило светлые черты… [140
«МКН»
Такого сердечного смеха,
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь… (81)
<...> Три тяжкие доли имела судьба,
И первая доля: с рабом повенчаться,
Вторая - быть матерью сына раба,
А третья - до гроба рабу покоряться,
<...> Случайная жертва судьбы!
Ты глухо, незримо страдала,
Ты свету кровавой борьбы
И жалоб своих не вверяла…(79)
«Демон»
Перед божественной иконой
Она в безумье упадет
И плачет; и в ночном молчанье
Ее тяжелое рыданье
Тревожит путника вниманье;
И мыслит он: "То горный дух
Прикованный в пещере стонет!" [150
«МКН»
Деревья, и солнце, и тени,
И мертвый, могильный покой...
Но - чу! заунывные пени,
Глухой, сокрушительный вой!
Осилило Дарьюшку горе,
И лес безучастно внимал,
Как стоны лились на просторе
Белей и чище покрывала
Был томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы...
Но кто б, о небо! не сказал,
Что взор под ними лишь дремал
И, чудный, только ожидал
Иль поцелуя, иль денницы?
<...>
Улыбка странная застыла,
Мелькнувши по ее устам.
О многом грустном говорила
Она внимательным глазам… [162-163]
Спит - молодая, спокойная,
Знает, что будет в раю.
Поцеловала и я, недостойная,
Белую ручку твою!
В личико долго глядела я:
Всех ты моложе, нарядней, милей,
Ты меж сестер словно горлинка белая
Промежду сизых, простых голубей.
В ручках чернеются четки,
Писаный венчик на лбу.
Черный покров на гробу -
Этак-то ангелы кротки! (101)