не поняла, какая может быть ещё информация, кроме той, что находится в самом тексте рассказа. это чисто текстовое , рассчитанное на то, что человек прочтёт и перескажет хотя бы небольшую часть произведения. рассказ небольшой – за трое суток его можно было не только прочитать, но и наизусть выучить.
весь словесный портрет этого матроса в рассказе толстого умещается в несколько строк:
вы подходите к раненому, который, в крови и грязи, имеет какой-то странный нечеловеческий вид, в одно время с носилками. у матроса вырвана часть груди. в первые минуты на забрызганном грязью лице его видны один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время как ему приносят носилки и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше; и в то время как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «простите, братцы! » – еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы! »
не поняла, какая может быть ещё информация, кроме той, что находится в самом тексте рассказа. это чисто текстовое , рассчитанное на то, что человек прочтёт и перескажет хотя бы небольшую часть произведения. рассказ небольшой – за трое суток его можно было не только прочитать, но и наизусть выучить.
весь словесный портрет этого матроса в рассказе толстого умещается в несколько строк:
вы подходите к раненому, который, в крови и грязи, имеет какой-то странный нечеловеческий вид, в одно время с носилками. у матроса вырвана часть груди. в первые минуты на забрызганном грязью лице его видны один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время как ему приносят носилки и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше; и в то время как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «простите, братцы! » – еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы! »