Ранним летом я приехал в одну деревню к сказительнице. В деревне мне показали высокую избу Захаровой. Во дворе старуха катала вальком бельё. Это и была Захарова. Она увидела меня, отложила валёк и вытерла потное лицо. Захарова не сразу согласилась петь."Я пою,-сказала она,-когда родина во мне затоскует." Я не понял. "Ну, как тебе это растолковать, желанный,-огорчилась Захарова.-Вот иной раз к вечеру выйдешь на озеро. Лежит оно перед глазами, как серебряный плат. Лист на осине- и тот трепещет. И так-то сладко станет на сердце, затоскует родина во мне, и я запою." Я догадался. Сказительница называла тоской по родине то чувство, которое мы, горожане, называем любовью. Очевидно, это означает, что чувство родной страны доходит до такой остроты, что требует немедленного выражения.
В деревне мне показали высокую избу Захаровой. Во дворе старуха катала вальком бельё. Это и была Захарова. Она увидела меня, отложила валёк и вытерла потное лицо.
Захарова не сразу согласилась петь."Я пою,-сказала она,-когда родина во мне затоскует." Я не понял. "Ну, как тебе это растолковать, желанный,-огорчилась Захарова.-Вот иной раз к вечеру выйдешь на озеро. Лежит оно перед глазами, как серебряный плат. Лист на осине- и тот трепещет. И так-то сладко станет на сердце, затоскует родина во мне, и я запою."
Я догадался. Сказительница называла тоской по родине то чувство, которое мы, горожане, называем любовью. Очевидно, это означает, что чувство родной страны доходит до такой остроты, что требует немедленного выражения.