Как поэт определяет пафос стихотворения «Я убит подо Ржевом...»? Прочитайте и другие стихи. Согласны ли вы с поэтом? Подготовьте рассуждение на эту тему.
Автор пишет о том, что пафос стихотворения - в обязательстве живых перед павшими, в общем деле победы, которое объединило мертвых и живых, в памяти, которая вечно останется в живых и частичке жизни живых, утраченной вместе с погибшими. Тема памяти, долга живых перед мертвыми становится одной из центральных тем послевоенной лирики Твардовского. Трагическая разлука с павшими в боях товарищами особенно остро осознается теми, кто слышит победный салют в стихотворении «В тот день, когда окончилась воина». Залпы салюта «бесповоротно» отделяют мертвых от живых:
Внушала нам стволов ревущих сталь.
Что нам уже не числиться в потерях.
Для автора стихотворения погибшие товарищи становятся высшим судом, его совестью:
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан
Еще не зная отклика живых, -
Я ваш укор услышу бессловесный.
Поэт обещает обращаться к ним, наравне с живыми, «в каждой песне новой» - им, павшим в жестокой войне, суждено отныне поэтическое бессмертие и вечная память потомков.
Кажется, что долг поэта перед погибшими товарищами исполнен. Но откуда тогда появляются строки, пронизанные тоской и болью:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны.
В том, что они, кто старше, кто моложе —
Остались там и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь —
Речь не о том, но все же, все же, все же...
За повторяющимся «все же» в конце стихотворения, за финальным многоточием стоит невысказанное горе, едва сдерживаемое рыдание, тоска, которую ничем не унять, чувство бессилия что-либо возвратить и исправить. «Жестокая память» не дает поэту «с радостью прежней смотреть на поля и луга». Как и у многих, опаленных войною, у поэта «душа ... будет больна, / Покамест бедой невозвратной / Не станет для мира война». В этом проявляется беспримерный гуманизм поэта.
Внушала нам стволов ревущих сталь.
Что нам уже не числиться в потерях.
Для автора стихотворения погибшие товарищи становятся высшим судом, его совестью:
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан
Еще не зная отклика живых, -
Я ваш укор услышу бессловесный.
Поэт обещает обращаться к ним, наравне с живыми, «в каждой песне новой» - им, павшим в жестокой войне, суждено отныне поэтическое бессмертие и вечная память потомков.
Кажется, что долг поэта перед погибшими товарищами исполнен. Но откуда тогда появляются строки, пронизанные тоской и болью:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны.
В том, что они, кто старше, кто моложе —
Остались там и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь —
Речь не о том, но все же, все же, все же...
За повторяющимся «все же» в конце стихотворения, за финальным многоточием стоит невысказанное горе, едва сдерживаемое рыдание, тоска, которую ничем не унять, чувство бессилия что-либо возвратить и исправить. «Жестокая память» не дает поэту «с радостью прежней смотреть на поля и луга». Как и у многих, опаленных войною, у поэта «душа ... будет больна, / Покамест бедой невозвратной / Не станет для мира война». В этом проявляется беспримерный гуманизм поэта.